Или очень близких друзей, давно знающих друг друга. Они с Панкратовым прекрасно понимают друг друга без всяких слов, по одним взглядам или жестам. Но они больше года воюют в одной снайперской паре, а такие вещи всe же редкость.
Капитан выслушал доклад Панкратова, обнаружившего наблюдателей, внимательно осмотрел немецкий дозор сам, передал бинокль немцу. Тот долго смотрел, ожидая какого-то только ему нужного знака. Наконец отдал бинокль капитану Синельникову и молча кивнул. Тотчас освободился от маскировочной накидки и едва не попeр напрямую из кустов.
Пашка тихо выругался, осаживая немца назад, красочно описал, что по его мнению нужно делать с такими вот горе-диверсантами. Немец радостно заулыбался на это высказывание, и тут же выдал столь забористую матерную частушку, что Пашка с Андреем просто онемели от удивления. А Ганс-то оказывается по-русски чище их шпарит. Вот тебе и немец.
Но с замечаниями немец согласился. Выслушал короткий инструктаж, отряхнул вымазанные в пыли брюки, поправил пиджак, натянул поглубже на голову армейское кепи со споротым орлом и на этот раз направился в тыл их позиции.
- Меня Пeтр зовут. - Бросил он напоследок и исчез в старом оплывшем овраге, который Чеканов с Панкратовым выбрали в качестве наблюдательного пункта.
Минут десять спустя Пeтр выбрался из оврага в полукилометре от их позиции и прихрамывая на раненую ногу двинулся в сторону немецких разведчиков, старательно изображая беженца, которому нужно на запад, но который боится выйти на проходящую севернее дорогу. Немецкие наблюдатели его заметили и замерли, наблюдая за ним, хотя только что едва не выдали свою позицию слишком активным перемещением. Пeтр, как и предлагали, двигался так, чтобы кусты с немецким дозором оставались в стороне, но не слишком далеко от его пути. Вскоре он поравнялся с ними, повернулся в сторону и что-то сказал. Затем махнул рукой и зашeл за кустарник.
- Ещe один дезертир следует в благословенный тыл в надежде отсидеться за чужими спинами, пока мы тут проливаем кровь за фюрера и Рейх. - Патетически воскликнул, правда вполголоса, Векман и даже руку вскинул вверх и в сторону, повторяя один из любимых жестов фюрера.
Что-то сегодня он излишне разговорчив. Гофман посмотрел на восток и увидел бредущего в их сторону человека. Под категорию дезертира он действительно подходил. Недостаточно стар для освобождения от призыва в фольксштурм, да и армейское кепи на голове, скорее всего, остаток от выброшенной второпях формы. Довольно сильно хромает, наверное, последствия ранения, но может и притворяется.
- Надо бы остановить, а то выйдет на дорогу, а там жандармерия, а они долго разговаривать не будут. - Предложил Граве, пожалев неведомого дезертира.
Гофман промолчал. И жалко человека, и хочется его предупредить. А что дальше? Да, и позицию выдавать они не имеют права. Пусть идeт мимо. Если счастливчик, то сумеет вывернуться, а если невезучий, то бог ему судья. Гофман торопливо перекрестился, заметив как недовольно скривился Граве и усмехнулся Векман. Будь на его, унтер-офицера Гофмана, месте кто-нибудь менее терпеливый, то уже бы давно эта парочка заработала взыскание. Но эти двое лучший в их роте, да и батальоне тоже, пулемeтный расчeт. А также единственные люди в его отделении, кто хоть как-то пригоден для ведения разведки. Иногда мелькала мысль - а как бы повели себя его напарники, не будь здесь его, командира отделения. Не перебежали бы на ту сторону?
А прохожий приближался. Предполагаемый дезертир хромал всe сильнее, то ли устал, то ли заметил их и торопился показать насколько сильно он ранен. Правда, глядел он в основном в направлении далeкого полотна шоссе, по которому двигался непрерывный людской поток. Гофман понемногу терял интерес к человеку, озабоченному только тем, как незаметно выбраться на шоссе и смешаться с толпой беженцев. Вот только, чудилось ему что-то знакомое в этом беженце, но догадка бродила где-то на задворках сознания, не спеша подсказать, кого именно этот человек напоминает. Человек подошeл к ним почти вплотную, повернулся в сторону кустов, за которыми они обосновались, и сказал:
- Гофман, не стреляйте. Это я - Бехер.
Курт с ненавистью посмотрел на почти полностью седой затылок оберфюрера Брокмана, погладил рукой висящий под мышкой автомат, но смог перебороть свой порыв.
- Я не убивал твоего отца, Мейстер. - Внезапно сказал оберфюрер. - Ведь, ты же Мейстер? Я не ошибся?
Курт замер. О том, что он Курт Мейстер не знала ни одна живая душа в округе, километров на сто, как минимум. Ему поменяли имя и фамилию ещe три месяца назад на начальном этапе подготовки операции. Он и сам порой чувствует себя другим человеком. А тут... Откуда эта эсэсовская сволочь его знает? Он сам вспомнил лицо этой мрази совершенно случайно, просто удачно легли солнечные лучи на физиономию одного из сопровождаемых, и Курт вспомнил того эсэсовца, который арестовывал его отца в далeком тридцать четвeртом году. Неужто Брокман смог запомнить его, тогда молодого и наивного, верящего в человеческую дружбу. Отец, ведь, встретил будущего оберфюрера как друга. А тот заявился только для затем, чтобы отправить фронтового товарища на смерть.
- Не мучайся загадками, Мейстер. - Продолжил Брокман, по прежнему не поворачиваясь к собеседнику лицом. - Ты просто похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать Гертруду Мейстер.
- Вы знали мою мать? - Любопытство перебороло в Курте остатки осторожности.
- Я не помню твоего имени. - Вместо ожидаемого ответа сказал оберфюрер.