Гроза 3 - Страница 58

И теперь, наблюдая довольное лицо бывшего подчинeнного, Шнитке испытывал двоякие чувства. С одной стороны радость, что встретил сослуживца, почти что друга. С другой подкрадывалась подозрительность - а как это Гофман встретился на его пути так вовремя.

Шнитке совсем уж было собрался спросить Гофмана об этом напрямую, как и положено бывшим сослуживцам, но позади раздался голос командира взвода.

- Что происходит, Шнитке?

- Господин унтерштурмфюрер, по вашему приказанию охраняю тыльные окна и двери данного дома. Задержал ефрейтора Гофмана, который по его утверждению получил приказ занять огневую позицию в этом здании. - Отрапортовал обершарфюрер своему командиру.

- Ты знаешь этого человека? - Уточнил Лангер.

- Так точно, господин унтерштурмфюрер, служили вместе в прошлом году. - Шнитке задумался и добавил. - В одном взводе.

- А что скажешь ты, ефрейтор. - Эсэсовский офицер повернулся к Гофману.

- Так точно, господин лейтенант, служили в одном взводе до того, как меня комиссовали по ранению.

Гофман едва не ляпнул, что служили в дивизии Зейдлица, но вовремя удержался. Неизвестно, как на новом месте службы его бывшего командира относятся к генералу Зейдлицу и прорыву его дивизии из Варшавского котла в июле прошлого года. Слышал он о суде над их генералом, читал о приговоре военного трибунала, информировали раненых госпиталя, в котором он валялся после операции, о том, что генерал Зейдлиц геройски погиб на фронте, искупая свою вину перед фюрером и Рейхом. Только какую вину?

Если спасение от бессмысленной гибели в окружении нескольких тысяч человек - вина перед фюрером и Рейхом, то что же является подвигом?

Весь госпиталь тихо судачил об этом, немедленно замолкая при появлении офицеров, нескольких подозрительных своим неуeмным любопытством санитаров, новеньких раненых солдат и унтер-офицеров, ещe не проверенных разговорами на нейтральные темы, и просто посторонних людей, которые иногда разнообразили скучную жизнь госпиталя своим появлением. Вину за опальным генералом не признавал никто, за исключением одного штабного штафирки, заработавшего ранение геройским падением задницей на гвоздь. Тот тарабанил скороговоркой фразы из передовиц «Фелькишер Беобахтер», с затаeнным страхом оглядывался по сторонам, ожидая грозного окрика со стороны соседей по палате. Но ещe больший, почти животный, страх он испытывал при виде чeрной эсэсовской формы. Что у него произошло с представителями данной организации, добиться от писаря местного штаба Люфтваффе так и не удалось. В конце концов его оставили в покое, вреда он не причинял, скорее даже приносил пользу своими разглагольствованиями, так как немедленно начинал очередной пересказ откровений доктора Геббельса при появлении подозрительных людей.

- Ты говоришь, комиссовали, ефрейтор? - Эсэсовский офицер смотрел на неуставную стойку ефрейтора Гофмана, вынужденного выворачивать правую ступню наружу.

- Так точно, господин лейтенант. - Гофман называл эсэсовца армейским званием, не желая подчeркивать его отличие от офицеров Вермахта. - Признан негодным к военной службе в конце октября прошлого года. По приказу фюрера вновь призван в марте этого года и зачислен в части фольксштурма.

Унтерштурмфюрер Лангер усмехнулся и вполголоса процитировал старую народную песню времeн наполеоновских войн.

«Кревинкель шлeт грозных своих ополченцев -

Глухих стариков и грудных младенцев.

При нашем убийственно пылком нраве

Сабель носить мы пока не вправе.

Обмундированье на нас не надели,

Сказали: «Вам жить-то не больше недели».

Рота вслепую сквозь лес пробирается -

Ротный в карте не разбирается.

Он славный малый, он - не из вредин.

Ему только запах пороха вреден.

Зато генерал у нас герой!

Где найдeтся такой второй?»

Гофман внутренне похолодел. Пусть сам он придерживается приблизительно такого же мнения об их батальоне фольксштурма, но услышать подобные откровения от офицера СС ефрейтор не ожидал. Хотя эсэсовец прав относительно генерала, в дивизию которого входит их батальон. Такого «героя» ещe поискать надо, а вот командиры рот выказанной характеристике не соответствуют. Большинство из них с боевым опытом, если не этой войны, то той - великой, начала века. Впрочем титул «великой войны» пора присваивать этой войне, и по праву. Конечно, в войну четырнадцатого-восемнадцатого годов их отцы не пустили врага на территорию Рейха, а их потомки сплоховали, но по масштабам потерь и разрушений только «Верденская мясорубка» может сравниться с битвами этого года.

- Не согласен, ефрейтор? - Унтерштурмфюрер пристально посмотрел на Гофмана.

- Никак нет, господин унтерштурмфюрер. - Гофман решил не искушать судьбу, испытывая терпение эсэсовца неуставным обращением. - Солдаты нашей дивизии готовы к защите Рейха от любого врага.

Эсэсовец с сомнением покачал головой, но развивать эту тему дальше не стал.

- Здесь, в этом доме, вы, ефрейтор, со своими солдатами не нужны. Мои люди сами обеспечат охрану с данной позиции. А вот на той стороне неплохо бы организовать ещe одну огневую точку.

- Есть, господин унтерштурмфюрер. - Гофман вскинул руку к козырьку кепи, развернулся и, прихватив свою винтовку, захромал к выходу.

Оспаривать данный приказ было себе дороже. Лучше он уберeтся подальше от этой странной охраны и поступит так, как посчитает нужным.

Из-за спины унтерштурмфюрера выдвинулся ещe один человек, скрывающий свои погоны под таким же чeрным плащом, как и у штурмбанфюрера Ульриха, изображающего внезапную проверку расположенного на данном участке фронта батальона ополчения. Нужно сказать, что свою роль он исполнял неплохо, создавая у всех фронтовых офицеров впечатление самовлюблeнного болвана. Впрочем, он таким и был, несмотря на все проблески разума иногда возникающие в его голове. Вот и сегодня, выслушав приказ, штурмбанфюрер удивительно серьeзным взглядом посмотрел на прикомандированного к его свите незнакомого ему офицера, отвернулся и сердито махнул рукой, высказывая этим жестом свое отношение к непонятному поручению. Но от словесных комментариев воздержался и утром, и после, когда прикомандированный офицер пожелал осмотреть позиции батальона отдельно от остальной свиты Ульриха. Наверное возымел действие нагоняй устроенный Ульриху его дядей.